Осколки чести. Барраяр - Страница 38

— По имени — нет, — согласилась Корделия, — но категорию вашу упоминал.

— И что же это была за категория?

— Кажется, он использовал выражение «отбросы армии».

Он снова заулыбался.

— Женщине в вашем положении я не рекомендовал бы использовать подобные выражения.

— А, так, значит, я не ошиблась?

Она произнесла требуемую реплику, но сердце ее сжалось так сильно, что, казалось, в груди должна возникнуть гулкая пустота. Каким образом Форкосиган стал причиной безумия этого человека?

Улыбка адмирала сделалась жестче.

— Какой только чепухи не сыщешь в прошлом, особенно в моем. И немалое место там принадлежало вашему любовнику-пуританину. Пусть ваше воображение остановится на этом, милочка, душечка, рыбонька моя. Как поглядишь на него сейчас — не верится, но он был таким веселым вдовцом, пока не ударился в эту ханжескую добродетель, которая меня так раздражает.

Он расхохотался.

— У тебя такая белая кожа. Он тебя трогал — вот так? — Форратьер провел ногтем по внутренней стороне ее руки, и она содрогнулась. — И твои волосы… Я уверен, что он ими совершенно очарован. Такие шелковистые, и такой необычный цвет. — Он закрутил прядь между пальцами. — Надо подумать, что сделать с этими волосами. Конечно, можно целиком снять скальп, но, наверное, лучше изобрести что-то более творческое. Может, я возьму с собой один лишь локон и небрежно так начну им играть на заседании штаба. Буду задумчиво пропускать его между пальцами — и посмотрю, насколько быстро это привлечет его внимание. Потом подкормлю его подозрения и страх парой небрежных фраз. Интересно, скоро ли он начнет заикаться и путаться в своих дьявольски безупречных докладах… Ха! А потом отправить его на недельку в патрулирование, все еще сомневающегося, все еще не Уверенного…

Он взял усеянный драгоценностями нож и отрезал густую прядь, аккуратно свернул ее и спрятал в нагрудный карман. И все это время не переставал любезно улыбаться.

— Конечно, надо будет соблюдать осторожность, не доводить его до взрыва… Эйрел бывает иногда таким гадко неуправляемым… — И он провел пальцем по левой стороне своего подбородка точно в том месте, где у Форкосигана был шрам. — Начать гораздо легче, чем остановиться. Хотя в последнее время он стал удивительно смирным. Твое влияние, рыбонька? Или мой друг просто стареет?

Он небрежно швырнул нож на столик, потер руки, громко расхохотался и улегся рядом с Корделией, нежно прошептав ей на ухо:

— А после Эскобара, когда уже не надо будет считаться со сторожевым псом императора, мои возможности станут безграничными. Столько вариантов…

И он принялся фантазировать, смакуя каждую подробность, как будет через нее мучить Форкосигана. Эти видения полностью захватили его, холеное лицо побледнело и покрылось потом.

Теперь уже по щекам Корделии текли слезы нескрываемого ужаса, но его это больше не интересовало.

— Не может быть, чтобы такое сошло вам с рук, — чуть слышно проговорила она.

От этих слов к Форратьеру вернулось самообладание. Он встал и обошел кровать.

— Так. Как ново. Знаешь, я совсем взбодрился. Наверное, я все же сделаю это сам. Ты должна радоваться. Я выгляжу гораздо привлекательнее, чем Ботари.

— Не для меня.

Он скинул брюки и приготовился забраться на нее.

— Меня ты тоже прощаешь, прелесть моя?

Она чувствовала себя усохшей, исчезающе маленькой.

— Боюсь, что мне придется предоставить это Бесконечно Милосердному. Вы мне не по силам.

— Сейчас будут сущие пустяки. Главное потом, — пообещал он, принимая ее отчаяние за вызов и еще больше распаляясь.

Все это время сержант Ботари слонялся по комнате, мотая головой и двигая узкими челюстями: Корделия уже однажды видела у него эти признаки волнения. А поглощенный ею Форратьер не обращал внимания на движение позади себя. Вот почему он даже не успел удивиться, когда сержант схватил его за волосы, задрал ему голову и одним умелым движением перерезал горло от уха до уха. В Корделию фонтаном ударила ужасающе горячая кровь.

Адмирал конвульсивно дернулся и обмяк — приток крови к мозгу прекратился. Ботари выпустил его волосы, и Форратьер соскользнул на пол.

Сержант неловко стоял у изножия кровати, свесив руки и тяжело дыша. Корделия не могла вспомнить, закричала она или нет. Но это неважно: скорее всего никто не обращает особого внимания на вопли, доносящиеся из этой комнаты. Сердце ее отчаянно колотилось.

Она откашлялась.

— Спасибо вам, сержант Ботари. Это был… э-э… рыцарский поступок. Как вам кажется, вы не могли бы еще и отстегнуть мне руки?

Проклятый голос срывался чуть ли не на каждом слове.

Она наблюдала за Ботари, ужасаясь, но не смея отвести взгляд. Невозможно было угадать, что он предпримет в следующую минуту. Тихонько бормоча, с совершенно невменяемым видом, он с трудом расстегнул пряжку на ее левом запястье. Корделия тут же перекатилась на бок и освободила правую руку, потом села и отстегнула пряжки на щиколотках. Некоторое время она сидела на постели, скрестив ноги, обнаженная и залитая кровью, растирая онемевшие конечности и пытаясь собраться с ускользающими от нее мыслями.

— Одежда. Одежда, — пробормотала она вполголоса.

Она бросила взгляд на покойного адмирала Форратьера — он лежал на ковре, со спущенными штанами и изумленным выражением лица. Его красивые темные глаза уже потеряли влажный блеск и начали стекленеть.

Она спрыгнула с кровати, перебралась на другую сторону комнаты, подальше от Ботари, и начала лихорадочно шарить по шкафам и комодам, стоявшим вдоль стен. В паре ящиков оказалась коллекция эротических «игрушек», и она поспешно их захлопнула, испытав приступ дурноты: ей стало ясно, что означали последние слова Форратьера. Развращенность этого человека поистине не имела границ. Она вытащила несколько мундиров — все со слишком большим количеством желтых нашивок. Наконец, нашлась и черная полевая форма. Стерев с тела кровь адмиральским халатом, она поспешно оделась.