— И скажет вам, где бурить скважину, да?
— Вот именно. Вы разрешите мне закурить?
— Пожалуйста.
Мехта зажгла ароматную сигарету и тут же небрежно положила ее на край пепельницы, которую принесла с собой. Едкий дым заставил Корделию поморщиться. Странный порок для врача… Что же, у каждого свои слабости. Она взглянула на прибор, стараясь подавить раздражение.
— Ну, в качестве точки отсчета, — сказала Мехта, — июль.
— Я должна ответить «август» или еще что-то?
— Нет, это тест на свободные ассоциации — аппарат все сделает сам. Но если хотите, можете говорить.
— Ладно.
— Двенадцать.
«Апостолов, — подумала Корделия. — Дней рождественских каникул. Дюжина яиц».
— Смерть.
«Рождение, — подумала Корделия. — Эти барраярские аристократы все возлагают на детей. Имя, имущество, культуру, даже управление страной. Огромный груз — неудивительно, что под его тяжестью дети гнутся и ломаются».
— Рождение.
«Смерть, — подумала Корделия. — Человек без сына там просто ходячий призрак, не имеющий будущего. А когда их правительство терпит поражение, она платят жизнями своих детей. Пятью тысячами».
Мехта передвинула пепельницу влево. Так не стало лучше — наоборот.
— Секс.
«Вряд ли: я здесь, а он там…»
— Семнадцать.
«Емкостей, — подумала Корделия. — Интересно, как там эти несчастные зародыши?»
Доктор Мехта озадаченно уставилась на показания своего устройства.
— Семнадцать, — повторила она.
«Восемнадцать», — твердо подумала Корделия. Доктор Мехта сделала какую-то пометку.
— Адмирал Форратьер.
«Бедная зарезанная жаба. Наверное, ты говорил правду; ты должен был когда-то любить Эйрела, чтобы так его возненавидеть. Что он тебе мог сделать? Скорей всего, отверг твою любовь. Такую боль я могу понять. Возможно, у нас с тобой все же есть точка соприкосновения…»
Мехта подкрутила что-то, снова нахмурилась, повернула обратно.
— Адмирал Форкосиган.
«Ах, любимый, будем верны друг другу…» Корделия попыталась сосредоточиться на голубом кителе доктора Мехты. Да, сейчас у нее забьют фонтаны, если она начнет здесь копать свой колодец.
Мехта взглянула на часы и подалась вперед, став еще внимательнее:
— Давайте поговорим об адмирале Форкосигане.
«Давайте не будем», — подумала Корделия.
— Что вас интересует?
— Вы не знаете, он много работает с разведкой?
— Не думаю. Кажется, его главная специальность — оперативное планирование, стратегия, когда… когда он не занимается патрулированием.
— Мясник Комарры.
— Это бессовестная ложь, — непроизвольно вырвалось у Корделии.
— Кто вам это сказал? — спросила Мехта.
— Он.
— Он. Ага, так…
«Я тебе еще припомню это „ага“… Нет. Сотрудничество. Спокойствие. Я действительно спокойна. Скорее бы эта дама докурила свою сигарету. Глаза щиплет».
— Какие доказательства он вам представил?
Корделия поняла, что доказательств не было.
— Наверное, свое слово. Слово чести.
— Довольно эфемерное подтверждение. — Она сделала еще одну пометку. — И вы ему поверили?
— Да.
— Почему?
— Это… согласовывалось с моими впечатлениями.
— Вы, кажется, были его пленницей в течение шести дней во время этой астроэкспедиции?
— Да.
Доктор Мехта постучала световым карандашом и насмешливо хмыкнула, глядя сквозь Корделию.
— Кажется, вы убеждены в правдивости Форкосигана. Вы не допускаете мысли, что он когда-либо вам лгал?
— Ну… лгал, конечно, ведь я — вражеский офицер.
— И, однако, вы безоговорочно поверили его утверждениям.
Корделия попыталась объяснить:
— Для барраярца слово — это нечто большее, чем просто туманное обещание, по крайней мере для людей старого типа. Господи, да у них ведь даже правление на нем основано: все эти клятвы верности и тому подобное…
Мехта беззвучно присвистнула:
— Так вы теперь одобряете их форму правления?
Корделия беспокойно дернулась.
— Не совсем. Я просто начинаю ее немного понимать, только и всего. Наверное, она тоже может работать.
— Так это слово чести — по-вашему, он его никогда не нарушает?
— Ну…
— Значит, нарушает.
— Да, я была свидетельницей. Но это ему обошлось очень дорого.
— То есть обман был хорошо оплачен.
— Я говорю не о цене сделки. Он ничего не выигрывал — только терял. Он потерял многое… на Эскобаре…
Разговор явно заходил за опасную грань. «Мне необходимо переменить тему, — сонно подумала Корделия. — Или подремать». Мехта снова взглянула на хронометр и пристально посмотрела на Корделию.
— Эскобар.
— Знаете, Эйрел после Эскобара чувствует себя опозоренным. Он сказал, что вернется домой и напьется. По-моему, Эскобар разбил ему сердце.
— Эйрел… Вы зовете его по имени?
— А он называет меня «милый капитан». Я всегда думала, что это смешно. Но в чем-то очень показательно. Он действительно считает меня женщиной-солдатом. Форратьер опять был прав: кажется, для него я — выход из затруднительного положения…
В комнате становилось жарко. Корделия зевнула. Дымок извивался вокруг нее, как щупальца.
— Солдат.
— Знаете, он любит своих солдат. Действительно любит. Он полон этого странного барраярского патриотизма. Вся честь — в службе императору. По-моему, император этого совсем недостоин…
— Император.
— Бедняга. Мучится не меньше Ботари. Может, такой же ненормальный.