Осколки чести. Барраяр - Страница 67

К оглавлению

Она выскочила из флайера.

— Э-э… добрый день, сержант. Адмирал Форкосиган дома?

Ботари, щурясь от солнца, вгляделся в гостью, потом лицо его разгладилось, и он отдал ей честь.

— Капитан Нейсмит? Да, сударыня.

— Вы выглядите гораздо лучше, чем во время нашей последней встречи.

— Последней встречи?

— На флагманском корабле. У Эскобара.

Вид у него был неспокойный.

— Я… не помню Эскобар. Адмирал Форкосиган говорит, что я там был.

— Понятно. — «Забрали у тебя память, да? Или ты сам это сделал? Теперь не узнаешь». — Мне жаль это слышать. Вы храбро служили.

— Правда? Меня комиссовали, потом.

— А что на вас за форма?

— Родовые цвета графа Форкосигана, сударыня. Он зачислил меня в личную охрану.

— Я… уверена, что вы будете хорошо ему служить. Можно мне видеть адмирала?

— Он за домом, сударыня.

И Ботари побрел дальше, очевидно, совершая обход парка.

Корделия двинулась вокруг дома. Солнце пригревало ей спину, непривычная юбка взлетала над коленями. Она купила это платье вчера в Форбарр-Султане — отчасти ради удовольствия, отчасти потому, что ее бетанская форма со споротыми нашивками привлекала всеобщее внимание. Распустив волосы, Корделия расчесала их на пробор и закрепила двумя эмалевыми гребнями, тоже купленными накануне.

За домом начинался сад, окруженный низкой стеной из серого камня. Нет, не сад, поняла она, подойдя ближе, а кладбище. Там трудился старик в потрепанном комбинезоне, высаживая с лотка рассаду. Когда Корделия прошла в узкую калитку, старик поднял голову, и она безошибочно узнала его. Граф оказался немного выше сына, мышцы его от возраста истончились и вытянулись, но черты лица были те же.

— Генерал граф Форкосиган? — Она привычно козырнула, только потом поняв, как странно это должно выглядеть в ее наряде. — Я кап… я Корделия Нейсмит. Друг Эйрела. Я… не знаю, говорил ли он вам обо мне. Он здесь?

— Очень приятно, сударыня. — Старый граф встал почти по стойке «смирно» и приветствовал ее до боли знакомым коротким кивком. — Сын мне мало что сказал, и я никак не думал, что буду иметь честь встретиться с вами. — Он с трудом улыбнулся, словно отвечавшие за это движение мускулы заржавели от долгой неподвижности. — Вы даже не представляете, как я рад, что ошибся. — Он махнул через плечо, в сторону холма. — Там, на вершине, небольшая беседка с видом на озеро. Он… э-э… большую часть времени проводит там.

— Понятно. — Она увидела тропинку, вьющуюся за кладбищем. — Гм-м… Я не знаю, как лучше выразиться… Он трезв?

Граф Форкосиган взглянул на солнце и сжал морщинистые губы.

— Вероятно, в этот час — уже нет. Первое время, вернувшись домой, он пил только после обеда, но постепенно стал начинать все раньше. Очень тревожно, но я ничего не могу с этим поделать. Конечно, если у него опять начнется кишечное кровотечение… — Старик запнулся и неуверенно всмотрелся в нее. — Эйрел принял свой эскобарский провал слишком близко к сердцу… Его отставка была совершенно необязательной.

Граф явно не был посвящен в секреты императора. «Это не провал убил в нем дух, сэр, а успех», — мысленно проговорила Корделия. Вслух же она сказала:

— Я знаю, что преданность императору всегда была для него делом чести.

«Последним бастионом этой самой чести, а ваш император сравнял его с землей ради своей прихоти».

— Почему бы вам не подняться наверх, — предложил старик. — Хотя я вынужден предупредить вас: сегодня у него не очень хороший день.

— Спасибо. Я понимаю.

Корделия пошла вверх по извилистой Тропе, затененной деревьями, в основном привезенными с Земли, и какой-то незнакомой растительностью, очевидно, местной. Особенно привлекательно выглядела живая изгородь из чего-то вроде цветущих метелок (по крайней мере, она решила, что это цветы, Дюбауэр знал бы точно), похожих на розовые страусовые перья.

Беседка оказалась строением из потемневшего от непогоды дерева в неопределенно-восточном стиле. Отсюда открывался прекрасный вид на сверкающее озеро. По ажурным стенкам вились лозы — они словно прикрепляли ее к каменистой почве. Беседка была открыта со всех четырех сторон. Вся обстановка состояла из пары потрепанных шезлонгов, большого выцветшего кресла, скамеечки для ног и маленького столика. На нем стояли два графина, несколько рюмок и бутылка с каким-то молочно-белым ликером.

Форкосиган сидел, откинувшись в кресле: глаза закрыты, босые ноги на скамье, сандалии небрежно брошены сбоку. Корделия остановилась у беседки, разглядывая его с тайным удовольствием. На нем были старые форменные брюки и очень гражданская рубашка с неожиданным кричащим цветочным узором. Она разглядела, что на пальцах ног у него растут небольшие жесткие черные волоски, и решила, что его ноги ей определенно нравятся. Но в целом его вид не радовал — усталый и даже более чем усталый. Больной.

Чуть приоткрыв глаза, Форкосиган потянулся было за хрустальной рюмкой, наполненной янтарной жидкостью, но передумал и взял вместо нее белую бутылку. Рядом с ней стояла небольшая мерная стопка, но он пренебрег ею и сделал глоток белой жидкости прямо из горлышка. Издевательски ухмыльнувшись бутылке, он сменил ее на хрустальную стопку. Отхлебнул, подержал напиток во рту, наконец проглотил и еще глубже погрузился в кресло.

— Жидкий завтрак? — осведомилась Корделия. — Так же вкусно, как овсянка с заправкой из рокфора?

Глаза его широко распахнулись.

— Ты… — хрипло сказал он через секунду. — Не видение.