Осколки чести. Барраяр - Страница 140

140

Между ними пробежал холодок, не имевший никакого отношения к непогоде: оба вспомнили, с какой целью граф Петер совершил ту поездку.

— А столица что… э-э… имеет решающее стратегическое значение? — спросила Корделия, не позволяя заминке перерасти в нечто большее.

— В любой другой войне — да. Но только не в этой. Ведь сейчас дело не в захвате территории. Интересно, понимает ли это сам Фордариан? Это война за верность, за умы людей. Все материальные объекты имеют в ней лишь преходящее значение. Однако Форбарр-Султан — крупнейший центр связи, а связь значит немало. Но это не единственный центр. Обойдемся другими.

«А у нас вообще нет связи, — печально подумала Корделия. — Здесь, в лесу, под дождем».

— Но если Фордариан удерживает императорский Главный штаб…

— Сейчас он удерживает, если я не ошибаюсь, лишь огромное здание, где царит полный хаос. Сомневаюсь, что хотя бы четверть личного состава находится на местах. Да еще половина оставшихся занимаются саботажем в пользу той стороны, которой сочувствуют. А все прочие разбежались и пытаются вывезти свои семьи из города.

— А с капитаном Форпатрилом ничего не… Как вы думаете, Фордариан оставит в покое лорда и леди Форпатрил?

Элис Форпатрил вот-вот должна родить. Когда она навещала Корделию в госпитале (неужели всего десять дней назад?), ее плавная походка уже сменилась тяжелой поступью. Врач обещал ей крупного мальчика; его должны были назвать Айвеном. Детская для него уже полностью оборудована и украшена, тяжело дыша сообщила Элис, неловко устраивая на коленях огромный живот. Сейчас было бы самое подходящее время…

Сейчас было уже совсем неподходящее время.

— Падма Форпатрил в его списке стоит первым. Да, на него наверняка объявят охоту. Они с Эйрелом — единственные потомки принца Ксава, если кто-то сдуру снова вздумает начать разговоры о праве на престол. Или если что-нибудь случится с Грегором.

При последних словах граф яростно стиснул зубы.

— И леди Форпатрил с малышом тоже?

— Элис, может, и нет. Но мальчик — точно.

«Но ведь сейчас они нераздельны». Ветер наконец стих. Теперь стало слышно, как лошади неторопливо жуют траву: ровное хрум-хрум-хрум.

— А приборы ночного видения разве не засекут наших лошадей? И нас заодно, хоть мы и выбросили аккумуляторы. Не представляю, как мы сможем от них укрыться.

«Может, там, наверху, и сейчас есть войска, глаза в облаках?»

— Ну, их приборы засекут всех людей и животных в этих горах.

— Всех? Я никого не видела.

— Сегодня вечером мы проехали десятка два небольших хуторов. Взрослые и дети, домашний скот и олени в лесу — их приборы засекут всех. Мы — соломинки в стоге сена. Но все равно нам следует разойтись. Если к полудню мы сумеем добраться до дороги на перевал Эми, то можно будет кое-что предпринять.

Едва сплошная чернота начала сереть, Ботари снова взгромоздил Корделию в седло и, вскочив на свою лошадь, взял поводья Розы. Грегор даже не проснулся и продолжал спать на руках у графа — обмякший, бледный, с открытым ртом.

Ветви деревьев в роняющем капли тумане казались угольными штрихами на сером холсте.

Рассвет обнажил все плачевные последствия минувшей ночи. И Ботари, и Эстергази были выпачканы с ног до головы, щеки их заросли щетиной. Ботари, отдав свой китель Грегору, остался в рубашке; расстегнутый ворот придавал ему сходство с приговоренным к смерти, которого ведут на эшафот. Парадный мундир графа Петера выдержал испытание сравнительно неплохо, но сам граф — небритый, с воспаленными глазами — сильно смахивал на бродягу. Себя Корделия чувствовала настоящей развалиной: влажные космы вместо прически, первые попавшиеся старые тряпки и домашние тапочки.

«Могло быть и хуже. Я ведь могла остаться беременной. А теперь по крайней мере, если я умру, то умру одна».

Но можно ли считать, что маленький Майлз сейчас в большей безопасности? Что его не найдут в репликаторе на полке в засекреченной лаборатории Ваагена и Генри? Пока остается хоть капля надежды, она будет неустанно молить Бога.

«Господи, сделай так, чтобы эти барраярские ублюдки оставили моего мальчика в покое!»

Начался зигзагообразный спуск по бесконечному склону. Лошади фыркали, упрямились, то и дело спотыкаясь о камни и коряги. На дне неглубокого ущелья пришлось сделать привал. Здесь протекал мутный ручей, и все — люди и животные — утолили жажду. Эстергази ослабил подпруги, почесывая лошадей под сбруей, а они толкали его мордами, обнюхивая пустые карманы в надежде на какое-нибудь лакомство. Эстергази шепотом просил у них прощения:

— Ну-ну, Роза, вечером отдохнешь. Еще немного, несколько часов.

Это была куда более подробная информация, чем то, что сообщили Корделии.

… Граф оставил лошадей на попечение Ботари и куда-то ушел в сопровождении Эстергази. Грегор проснулся и, решив заняться чем-нибудь полезным, начал кормить лошадей, предлагая им то горсть листьев, то пучок травы. Но животные упорно отказывались от угощения. Они привыкли к овсу, и подножный корм их не привлекал.

— Что — задумал граф? — спросила Корделия у Ботари.

Тот пожал плечами:

— Пытается установить связь с кем-то из своих знакомых. Так у нас дальше дело не пойдет.

Кивок в неопределенном направлении означал, видимо, их ночные скитания.

С этим Корделия не могла не согласиться. Она лежала, прислушиваясь, не раздастся ли шум флайеров, но слышала только журчание ручейка, которому вторило бурчание ее пустого желудка. Один раз она вскочила, чтобы не дать Грегору попробовать какие-то весьма зловещего вида ягоды.

140