Осколки чести. Барраяр - Страница 70

Она уже поняла, что мысли его пошли по привычному лабиринту неосуществленных возможностей. Будь проклят Эскобар, будь проклят твой император, Зерг Форбарра и Джес Форратьер, будь прокляты все обстоятельства времени и места, из-за которых мальчишеская мечта о героизме превратилась в круговорот убийств, преступлений и обмана. Ее присутствие явилось неплохим лекарством, но этого было недостаточно: в нем все еще оставалось что-то неладное, незалеченное.

По мере приближения с юга к Форбарр-Султану холмы разгладились и перешли в плодородную равнину, гораздо более населенную. Город стоял на широкой серебряной реке, и самые старинные правительственные здания, в большинстве своем — перестроенные древние крепости, гнездились на высоких уступах и командных высотах на берегу. Новые районы тянулись к северу и югу.

Между историческим центром и жилыми массивами располагался пояс правительственных учреждений. Проезжая через него, они миновали целый квартал выгоревших зданий, вздымавших к небу свои почерневшие каркасы.

— Боже, что здесь случилось? — спросила Корделия.

Форкосиган невесело усмехнулся:

— Это было Министерством политического воспитания — до мятежей, происшедших два месяца назад.

— Я слышала об этом на Эскобаре, когда летела сюда. Но не подозревала, что они были такими бурными.

— Они были не бурными, а тщательно спланированными. Лично я считаю, что это была чертовски рискованная затея. Хотя, конечно, несомненный шаг вперед после «Вырубки Малого Совета», которую устроил Ури Форбарра. Прогресс методов налицо… Я не думал, что Эзар Форбарра сможет загнать джинна обратно в бутылку, но, похоже, у него это получилось. Как только был убит Гришнов, все вызванные им войска, которые вначале почему-то предпочли защищать резиденцию императора, — тут он хмыкнул, — перестроились в колонны и очистили улицы. Мятеж просто растаял, если не считать горстки фанатиков, потерявших близких на Эскобаре. Их мигом прихлопнули, но в новостях об этом не сообщалось.

Они переехали через реку и оказались у знаменитого госпиталя — огромного, словно город, раскинувшийся среди обнесенного стеной парка.

Мичман Куделка, облаченный в больничную пижаму, лежал на кровати и мерно помахивал рукой. Сначала Корделия приняла это за приветствие, но потом увидела, что рука движется механически и непрерывно, как маятник. Лицо молодого атлета утратило прежнее детское выражение; он казался повзрослевшим и даже постаревшим.

Все же он сел, улыбнулся своему прежнему командиру и обменялся кивками с Ботари. Когда он заметил за спиной Форкосигана Корделию, то улыбка его расплылась еще шире.

— Капитан Нейсмит, мадам! То есть я хотел сказать — леди Форкосиган! Я никак не ожидал снова вас увидеть.

— И я тоже. Рада, что ошиблась, — искренне проговорила она.

Куделка перевел взгляд на адмирала:

— Приношу вам мои поздравления, сэр. Спасибо за записку. Я немного скучал без вас последние недели, но… вижу, что у вас были более важные дела.

Благодаря улыбке его слова не казались насмешливыми.

— Спасибо, прапорщик. Э-э… что у вас с рукой?

Куделка поморщился.

— Я сегодня упал. Что-то закоротило. Через несколько минут придет доктор и все наладит. Я легко отделался.

Тут Корделия заметила, что кожа на его руках покрыта сетью тонких красных шрамов — следы имплантации искусственных нервов.

— Значит, ты ходишь. Это приятно слышать, — удовлетворенно заметил Форкосиган.

— Да, вроде как хожу. — Он повеселел. — К тому же им удалось наладить управление моим кишечником. По крайней мере, я избавился от этого чертового пакета с дерьмом!

— Вам очень больно? — робко спросила Корделия.

— Не слишком, — беззаботно ответил прапорщик, и она поняла, что это неправда. — Самое неприятное, если не считать неуклюжести и потери равновесия, — это путаница в чувствах. Ложные сигналы мозга. Когда, например, различаешь цвета левой пяткой, или ощущаешь то, чего нет, — например, будто по всему телу кто-то ползает, или не ощущаешь того, что есть на самом деле, например горячего…

Он посмотрел на забинтованную левую лодыжку.

Вошел врач, и разговор прервался. Куделка снял рубашку, доктор закрепил у него на плече индикатор импульсов и начал отлавливать замыкание, передвигая по коже специальный зонд. Куделка побледнел и уставился на свои колени. Наконец, левая рука перестала раскачиваться и безвольно упала.

— Боюсь, придется отключить ее до конца дня, — извинился врач. — Но ничего, наладим завтра, когда займемся двигательной группой правой ноги. — Собрав инструменты, он вышел из палаты.

— Я знаю, тебе кажется, что это тянется уже целую вечность, — сказал Форкосиган, глядя в усталое лицо Куделки. — Но каждый раз, как я сюда прихожу, я вижу прогресс. Ты выйдешь на собственных ногах, — уверенно заключил он.

— Да, хирург говорит, что выпихнет меня отсюда месяца через два. — Он улыбнулся. — Но врачи считают, что я больше не годен для действительной. — Улыбка погасла, и лицо его сморщилось. — Ох, сэр, они собираются меня уволить! Все это бесконечное кромсание — и впустую! — Стиснув зубы, мичман умолк.

Форкосиган тоже отвел взгляд, не навязывая ему своего сочувствия, пока Куделка снова не повернулся к ним с тщательно надетой улыбкой.

— Хотя их можно понять, — бодро заявил он, обращаясь на этот раз к молчаливому Ботари. Тот стоял у двери, не выказывая никакого желания принять участие в разговоре. — Пара хороших ударов по корпусу, вроде тех, что ты залепил мне на тренировке, и я начну биться, как рыба на крючке. Не слишком хороший пример для подчиненных. Наверное, надо будет найти… какую-нибудь административную работу. — Он посмотрел на Корделию. — А что с тем вашим мичманом, которому попали в голову?